«Воспоминания торжествуют над отчаянием»
(Гёте)
Мои годы моей жизни, и наверное лучшие, прошли в г. Ленинграде, на Васильевском острове (В.О.). так называли Василеостровский район города. Этими записками я хочу отдать дань этому замечательному месту в нашем городе, людям, которых я знала, или о которых просто слышала. Уверена, что моё повествование будет непохожим на другие публикации по этой теме.
Свои записки я посвящаю моему сыну Серёже, единственному
наследнику некогда большой семьи по линии моей матери.
У моего брата детей нет.
Родилась я за два года до Великой Отечественной войны в г. Ленинграде, на Васильевском острове, в семье интеллигентов. От довоенной жизни сохранилось три фотографии. Две первых сделаны в один день – 21 декабря 1939 года. Почему именно в этот день? Это не круглая дата, и мне даже нет 6 месяцев. На одной я на руках у мамы в лёгкой одежде. На другой – в той же позиции, но уже в тёплом одеяле, а мама в зимнем пальто. Мой отец уходил на финский фронт, и эти две фотографии брал с собой. Весной он вернулся с нами, живым и невредимым. И , наконец, третья довоенная фотография, сделана то ли перед самой войной, то ли в самом её начале. Я ужк двухлетняя, стою в белом пальтишке и белой панамке с мороженым в рук.
Военных детских фото не было, и я уже вижу себя в 6-7-летнем возрасте, потом в 1-ом класса и дальше. Но прежде чем говорить о своём детстве, хочу кратко сообщить о своих корнях и по линии отца, и по линии матери.
От отца – Кругликова Алексея Ефимовича, у меня вологодская кровь (история семьи моего отца написана отдельно). Немного повторюсь. Отец родился в деревне Абаканово (ударение на втором «а») Череповецкого уезда Вологодской губернии в большой крестьянской семье. Алёша был восьмым ребёнком в семье. В 4-летнем возрасте он потерял мать и воспитывался уже махехой, второй женой отца.
К началу революции ему исполнилось 14 лет. Он ещё учился в Череповецком реальном училище. В 1920-е годы он приезжает в Петроград-Ленинград и продолжает учёбу в Политехническом институте в Лесном. Учась, он, естественно, подрабатывал у профессоров института, у которых он учился. Они в те годы ещё жили в отдельных деревянных домах, в том же Лесном. Уборка территории, чистка уличных туалетов и прочее – вот тогда был его заработок. В 1930 г . он оканчивает ВУЗ и в этом же году делает предложение моей матери Емельяновой Анне Алексеевне. Ему уже давно приглянулась молодая Аннушка, которая жила на 2 линии Васильевского острова, в доме № 29. Квартира, в которой жила семья Емельяновых, состояла из трёх комнат, одну из которых сдавали жильцам. Мой отец и был одним из таких жильцов. Как он попал с Лесного на Васильевский остров, я уже не узнаю. Скорее всего, через каких-то общих знакомых. У меня есть фотография от 1930 года, где они сняты вдвоём. А я родилась только в 1939 году. За эти девять лет они то сходились, то расходились. Отец был старще мамы на семь лет. Он уже хотел вести семейный образ жизни, а она ещё не нагулялась, да и красота её не оставляла мужчин равнодушными. Историю семей Емельяновых и Трениных я тоже написала отдельными записками.
Вкратце. Мама родилась в 1910 году в Петербурге, от (брачного) союза Евдокии Александровны Емельяновой и Дмитрия Павловича Тренина. Бабушка Дуня родилась в Костромской губернии, дедушка Дима – на юге Крыма. Петербург объединил их, и дочь стала единственным ребёнком и коренной петербурженкой. Я даже в детстве не имела ни бабушки, ни дедушки, так как родители отца умерли до моего рождения, отец матери погиб в 1-ую мировую войну, а мамина мать – в блокаду, в январе 1942 года. Я её не помню, мне было 2 ½ года. Но я считаю себя счастливой, потому что росла в полной семье. У меня были и отец и мать. И я благодарна своим родителям, что семью они сохранили до конца своих дней.
Возможно, хотя бы и потому, что самим выросли без одного родителя. Отец потерял мать в 4 года, и в этом же возрасте моя мать потеряла своего отца. Вот такое совпадение. Ещё интересное совпадение. Имя Анна трижды упоминается в нашей родословной. Мать отца – Анна Андреевна Кругликова. Мать деда – Анна Моисеевна Тренина. Моя мать – Анна Алексеевна Емельянова. Мою мать, по преданию, назвали в честь бабушки, по линии её отца. А мой отец, потрев родную мать Анну, приобрёл жену по имени Анна. А моё имя Таня можно расшифровать как три Ани (Т. аня). В моей крови объединились все трое моих предков, прабабушка, бабушка и мама..
Я немного отвлеклась. В 1914 году, когда маме исполнилось 4 года, семья переехала с Гороховой улицы на Васильевский остров, и с тех пор мы стали василеостровцами. У меня хранится бумага, в которой указан лицевой счёт с 1914 года на квартиру № 35 по 2 линии и домах № 29. Этот дом стал нашим семейным и родовым гнездом на 62 года. Мамино детство попало на бурные события первой четверти двадцатого века. Семья её деда потеряла в 1-ую войну двух кормильцев-мужчин и жила в постоянной нужде. Но маме удалось закончить 9 классов школы (тогда это считалось полной школой) и финансово-экономический техникум. Мама любила свою работу и пользовалась авторитетом среди коллег. Только к середине 30-х годов в семье появился достаток.
ОДА ДОМУ № 29.
Дом № 29, милый старый дом
Хоть нет ему ещё и века
Доходный дом Смирнова назывался он,
И был всем хорошо известен
В нём жил известный математик Киселёв
Блинков – художник, не совсем известный
Сей дом имел два проходных двора.
И задний флигелёк в два этажа
Ворота запирались в нём всегда
Порядок там был настоящий
Дом пережил и революцию и НЭП
В Войну разрушен не был
В нём население сменялися людей
И новые жильцы в нём поселились
Иду я к дому на поклон
Чтоб вспомнить своих предков
Живу сейчас уже давно не в нём
Но тот дом всегда был для меня родным углом
Ведь в нём прошло и мамино, и моё детство.
Мой дом был построен в 1906 году по проекту известного архитектора Ф.Ф.Постельса (1873-1960) для купца Смирнова, а потом дом купил А.П.Киселёв, известный математик. Его учебники: «Арифметика», «Алгебра», «Геометрия».В 1933 г . А.П.Киселёв был награждён орденом трудового Красного Знамени. Скончался в ноябре 1940 г ., похоронен на Волковом кладбище, аллея академиков.
НЕБОЛЬШОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ТЕМЫ.
Как это ни странно, но человек, живущий в доме, не видит его наружного фасада, а видит фасад дома напротив. Я никогда не считала свой дом красивым. Будучи невысокого роста, гуляя около него, я видела обшарпанные стены у окон первого этажа, выше я не смотрела. Самое интересное для меня было на асфальте, где проходили игры. Но когда я выходила из парадной арки на улицу и куда бы ни шла, пред моим взором появлялся противоположный дом, по 3 линии. 20. Мне он всегда казался красивым. Я никогда не задумывалась тогда, отчего один дом красивый, другой нет. В доме напротив жили дети, которых я видела в школе. В старших классах я узнала, что Таня и Ваня Фроловы были из семьи Бенуа, а уже много позднее, о том, что дом, в котором они жили, построен для семьи их знаменитый прадед Л.Н.Бенуа. Уже в 21 веке на фасаде дома появилась мемориальная доска с его фамилией.
Мой дом прославился, конечно же, его владельцем, а потом просто жильцом А.П.Киселёвым. На нём не висит мемориальной доски, но у краеведов он известен как «Киселёвский». По учебникам Киселёва я училась, а с архитектурой семьи Бенуа я познакомилась много позже, не считая «дома напротив».
Про своё детство мама рассказывала мало, но помню, что у неё была подруга из обеспеченной семьи, которая умерла в блокаду. Мама росла с младшим двоюродным братом Володей, с которым очень дружила; других детей в семье не было.
Как я уже сказала в начале своего повествования, я родилась летом 1939 года в больнице Видемана (на Большом проспекте Васильевского острова), и когда меня родители принесли домой и пописали, я тоже стала настоящей авасилеостровкой и жительницей дома № 29 по 2 линии Васильевского острова и квартиры № 35. К этому времени в этой 3-конатной квартире жили, можно сказать, три семьи. Я с папой и мамой и бабушкой Дуней (матьь мамы), её сестра Прасковья с сыном Владимиром и 16-летний Саша Емельянов – племянника Евдокии и Прасковьи. Я естественно, не помню эту эпоху, так как была слишком мала. Единственный маленький ребёнок был любим всеми домочадцами и, особенно. Моей бабушкой. Это счастливое время продолжалось недолго. Начавшаяся война разрушила семью. Она осиротела на четырёх человек: обе сёстры-старушки от голода в блокаду. Володя и Саша – погибли от фашистских пуль. Я, к счастью, не помню военный период своей жизни и в моей памяти оживают страницы моего уже послевоенного детства, начиная с 1945 г . Военный период нашей с мамой жизни поделён на два отрезка. До августа 1942 года 0 блокадный город, с сентября 1942 до весны 1944 (или 1945) – г. Череповец, и опять Ленинград и наша квартира. Когда мы с мамой приехали из эвакуации, то в квартире обнаружили только голые стены с потолком, даже стёкла в окнах отсутствовали, хотя перед отъездом , по рассказам мамы, в квартире оставалось много красивой посуды и кое-какие вещи. Но зато в квартире напротив было тепло, уютно. Это приехали новые соседи (старые остались в Сибири). Они-то и обобрали нашу квартиру, думая, что в неё никто не вернётся. Мама была так рада, что квартира никем не занята, что впоследствии не стала подавать на новых соседей в суд, хотя видела в их доме много наших вещей. Так мы потом и жили рядом, не любя друг друга. Так как в пустой квартире, да ещё без стеклянных окон, жить было невозможно, мы временно поехали жить у давнишней маминой знакомой Веры Николаевны Костаревой, которая жила в центре города в районе площади Восстания. Я помню, что это была барская квартира со множеством комнат. Двумя ванными и туалетами. Вера Николаевна была уже в возрасте, не работала и я была предоставлена ей. Мама это время приводила в порядок квартиру: вставляла стёкла и т.д., устраивалась на работу, а меня в садик.
Вера Николаевна была добрым ангелом нашей семьи до самой её смерти (до 1953 года). Она помогла нам с мамой хоть как-то обустроиться в пустой квартире. Дареные ею посуда, полотенца, детские книжки долго служили нам. Итак, жизнь началась с нуля. Мама нашла работу где-то очень далеко от дома. И меня из детского садика забирала всегда последней. Воспитатели были очень недовольны этим фактом, тем более, что я часто плакала. Ничего не помню о жизни детского сада, и даже не знаю, где он находился. Только помню, что детям часто делали уколы и давали рыбий жир, который мы очень не любили. Теперь я понимаю, что эти меры были необходимы – надо было спасать детей, настрадавшихся в войну. И спасали. Моё поколение и блокадное, и неблокадное росло, училось, заводило семьи и до сих пор многие живы. На память от детского садика у меня остались две фотографии. Поздней осенью 1945 г . вернулся с фронта отец. Он был ещё участником войны с Японией. Я долго привыкала к нему, так как фактически я его не знала. Папа устроился на работу. Потихоньку в квартире появилась мебель: кое-что он приносил из своего учреждения. У меня до сих пор хранятся стеклянные банки из-под химриактивов. Мама хранила в них крупу, и я эту традицию продолжаю. Втроём мы занимали две комнаты: 19 кв.м и 9 кв. м . третья была свободная и в неё вселили нового жильца – одинокого мужчину лет 30, и квартира стала коммунальной. Я не называю имени этого человека, хотя влияние его на жизнь нашей семьи было очень значительно. Много было и положительных моментов, когда мы дружно жили, он любил нас с братом, дарил подарки и пр. Но в пятидесятые годы он сильно запил, из своих многочисленных командировок привёз себе жену (из г. Уфы), которая родила ему дочь; и наша жизнь превратилась в ад. Но это было, когда я уже училась в институте.
А пока детство. Летом 1846 года родители стали готовить меня в 1-ый класс. Я знала много стихов Маршака и Михалкова, но ни читать, ни писать не умела. Летом мама готовилась к родам и вот в августе родился мой брат Саша. Его мама назвала в честь погибшего под Сталинградом своего двоюродного брата. После родов (а брат родился в клинике Отто) мама очень болела и к нам на помощь приехала папина племянница Валентина, которая постоянно жила в Челябинске. Я к ней так привыкла, что даже отвыкла от родной матери, когда она через две недели вернулась из клиники Отто.
Перед самым началом занятий мне купили школьную форму, хлопчатобумажную. Всем первоклашкам были выданы талоны на форму. Форма продавалась в Таратинском универмаге (угол Среднего проспекта и 2 линии). В краеведческой литературе он известен как Торговый дом Путилова. А мы всегда его называли Таратинским универмагом. До сих пор не могу найти ответа на вопрос: «Почему Таратинский». Моё предположение , что Таратин был нэпман, который в 20-е годы владел этим магазином. И чтобы покончить с этим домом , следующие штрихи. Наша семья постоянно что-то покупала в этом магазине, он был нашим районным универмагом. И войти в него было приятно. Поднявшись на несколько ступенек, человек попадал в другой мир. Слева от двери стояло чучело большого бурого медведя, он как бы приглашал нас в магазин, а в магазине всегда было много народу. В конце большого зала были ещё ступеньки, которые вели в другое небольшое помещение. Последней моей покупкой в этом магазине были шерстяные китайские варежки за 3 руб. Я долго их носила. Чучело медведя, по-видимому, появилось со времён НЭПа, пережило войну, много послевоенных лет, а последний раз я его видела в 1985 году на географическом факультете Университета на 10 линии. Я его помню до сих пор. Форма куплена, наступило 31 августа, и мама села со мной за стол учить алфавит. С этим я отправилась в школу в 1-ый класс в первый послевоенный год. Первые дни меня в школу отводили, так как надо было переходить две дороги: 2-3 линии, 4-5 линии. На 5-ой линии в доме 16 помещалась средняя школа № 21. В этой школе (она была женской_ я проучилась 8 лет, а в 1954 году произошло объединение обучения девочек и мальчиков, меня перевели в школу № 24 (им. Крылова), что на Среднем проспекте, между 3-ей и 4-ой линиями. Аттестат зрелости мне выдали в 24 школе. В детстве я не задумывалась, почему я училась в 21 школе. Она от дома была далеко, а рядом на 1-ой линии была другая школа (№ 20), и через дорогу не надо было переходить, в которой училось большинство девочек из нашего дома. И только по прошествии многих лет я поняла, что школа № 21 была по тем временам элитной. Этого слова тогда не употребляли. Но школы в послевоенное время были разные. Школа № 21 находилась в здании бывшей гимназии Э.П.Шаффе, и я эту фамилию часто слышала в детстве. У меня есть предположение, что мама тоже училась в этой школе, которая в 20-30-х годах имела другое название и №., и поэтому она и определила меня в неё, хотя школа была не нашего микрорайона. При её жизи я не успела поблагодарить за столь мудрое решение в вопросе обучения её дочери. И в этих записках я это делаю. История гимназии Э.П.Шаффе описана в литературе и повторяться не буду. В советское время школа не перестраивалась и мы, первоклассники 1946 года, как и бывшие гимназистки, переступив порог попадали в большой вестибюль, из которого вели две лестницы: одна наверх в классы, другая вниз – в раздевалки. Вместе с нами в школу пришли ученики и другого возраста, которые стали учиться в средних и старших классах. Первоклассников было очень много: четыре класса: «а», «б», «в», «г» - по 40 человек в классе. Я попала в 1»а» класс. Почему, не знаю, так как выяснилось позже, это был лучший класс из первых классов. В нём учились девочки, которые потом стали гордостью школы. Я же была очень посредственной ученицей вплоть до 8 класса, только потом взялась за ум. А в нашем классе учились потомки бывших дворянских семей. В детстве я этого не знала, но разницу чувствовала. Они все были отличниками и дружили друг с другом. Моей же подругой в классе была девочка Валя, мать которой работала уборщицей при школе. И во дворе нашего дома моей подругой тоже была дочь нашей дворничихи.
В последующие школьные годы в вестибюле школы появилась мраморная доска, на которой были выгравированы фамилии учениц, окончивших школу с золотой и серебряной медалью. Но настоящей украшением вестибюля была наша дорогая тётя Настя. Тётя Настя была пожилым человеком. Что у неё была за должность, я не знаю, но в её обязанности входило встречать нас, проводить в раздевалку и следить, чтобы мы пошли в свои ласы. Эта женщина любила всех детей. Она всегда с улыбкой встречала нас, о чём-то спрашивала, а также провожала из школы домой. По прошествии многих лет мы, бывшие ученики этой школы, при встречах частенько спрашиваем друг друга: «А тётю Настю помнишь?». Имена учителей забылись, а тётю Настю нет.
Небольшое отступление. Сейчас в школах детей встречает охранник. А неплохо бы ввести должность тёти Насти. Многим нынешним детям не хватает ласковых слов Ии улыбок, особенно утром, когда все спешат. И, может быть, тётя Настя дала важное направление в нашей жизни 0 быть добрыми, отзывчивыми, и осталась в нашей памяти навсегда. В школе был образцовый подарок. За нами, помимо тёти Насти, следили все учителя и дежурные на переменах. Нам не разрешали носиться по коридорам, а в большую перемену мы чинно, по кругу ходили по актовому залу, играла музыка. Помню, на стене актового зала висела картина «Сталин с дочерью Светланой».
Я всегда с радостью шла в школу. Меня научили наши учителя читать, писать, привили любовь к книгам, то есть сделали грамотным человеком, даже получаемые тройки давали неплохие знания. Я всегда писала без ошибок. И это мне всегда пригождалось в жизни. Я могла, не мудрствуя лукаво, всегда сказать: «Да, я грамотна». В школе с образцовой дисциплиной царила необыкновенная атмосфера радости. Во время праздников часто устраивались викторины, у нас была хорошая библиотека, прекрасный физкультурный зал, а в кабинете биологии настоящий человеческий скелет и зооуголок с мелкими животными. Помню нашу учительницу физики (имя её Раиса, а отчества не помню). Чтобы мы запомнили правило, что «+» и «-» полюса притягиваются, висел плакат, на котором были нарисованы Ромео и Джульетта. Отрицательный Ромео тянулся к положительной Джульетте. Раиса…. Сыграла в нашей жизни положительную роль, привила любовь к театру. Наш класс (она была ещё и классной руководительницей) ходил на первую постановку «Ревизора», в которой Хлестакова играл Игорь Горбачёв, стройный, молодой, красивый. Он тогда учился в Университете и играл в театральной студии.
В те годы Университет шефствовал над нашей школой. Эта традиция велась ещё со времён первых лет её существования (гимназия Шаффе в этом здании работала с 1907 года). В гимназии учились дочери Менделеева, которые вместе с отцом жили в Университете.Шефство выражалось в украшении нашей школы во время экзаменов коврами и цветами. Кроме того, многие учащиеся посещали кружки по различным предметам, организованных на разных факультетах и кафедрах. Я, например, в 8 классе посещала зоологический кружок. И ещё у нас были экскурсии в ботанический сад университета.
Как я уже сказала, в 21 школе я проучилась 8 лет. Это были мои детские годы Ии начало отроческих. И эту школу я считаю основной в моей жизни.
Я жила в удивительном месте. Рядом Нева, Академия художеств, Университет, Соловьёвский и Академический сады, рядом все музеи, на другом берегу Невы виднелся Медный всадник на фоне Исаакиевского собора ти красивый вид Зимнего дворца; не говоря о двух мостах и Невской панорамой между ними. Такое окружение способствовало нашему духовному развитию. Эту постоянную картину я могла видеть каждый день. Но я не стала ни художницей, ни композитором, ни иным творческим работником в области литературы и искусства. Но то, что окружало меня с детства оставило след в моём сознании, и уже в более поздние годы проявилось в моей постоянной любви к музыке, искусству во всех его формах. Я навсегда полюбила свой город и всегда скучала по нему во время своих отъездов. А Васильевский остров стал моей малой родиной. Но я немного отвлеклась.
Школа была частью моей жизни. Самой большой радостью для меня и моих подруг был наш большой двор, в котором протекала большая часть нашей детской жизни.
Ленинградские дворы послевоенной поры это эпоха жизни послевоенного поколения и очень малоизученный т тем более мало публикуемый материал. И я в своих записках хочу хоть частично восполнить этот пробел. Почему ленинградские дворы? Да потому, что таких дворов-колодцев больше нет ни в одном городе нашей страны. И после страшной 900-дневной осады в городе их осталось довольно много. Спросите любого ленинградца, чьё детство прошло в 40-50-е годы, что больше всего ему вспоминается, и он ответит – двор.
Ленинградский двор был для детей всем: клубом, спортивной площадкой, игротекой. Ленинградский двор – это феномен, это часть быта моего поколения. Во дворе мы были свободны и в выборе игр и в выборе подруг (друзей) и, главное, ничего не боялись. Машин во дворе не было, не было и собак. В наш двор не заглядывало солнцк, но зато всегда были слышны радостные, детские голоса. Родители из окон могли видеть своих ребятишек и быть спокойными за них. Со двора домой еле «загоняли». Самой большой радостью для ребёнка было разрешение гулять во дворе. Было такое выражение «выпускали во двор».
Двор дома № 29 по 2 линии был типичным ленинградским двором. У нас было даже два двора, большой и малый. У домов по 2 линии, от набережной до Среднего проспекта была одна особенность. Лицевой флигель по 2 линии с номерным знаком и задний флигель (без №) , выходящий на Соловьёвский переулок (ул. Репина). Ворота в заднем флигеле были при моём детстве всегда заперты. Войти на территорию дворов можно было только с передних ворот, со 2 линии. На ночь ворота запирались. Полуночникам по звонку ворота открывал дворник.
В какие только игры мы не играли? Простая и круговая лапта, штандер, лунки, скакание через верёвочку, казаки-разбойники. Любили мы искать клад, перерывали землю и во дворе, и около дома. Находили какие-то черепки, осколки посуды. Каждый день мы были заняты, никто без дела не слонялся. Иногда во дворе играли сразу в несколько игр. Откуда набиралась команда? Обычно, кто выходил во двор первым, начинал кричать в окна всем остальным: «Галя», «Оля» и т.д. И через 10-15 минут во дворе собиралось порядка 10-15 детишек. Брали с собой и младших. Иногда играли вместе, иногда играли по возрасту. Случалось и стёкла били, и тогда родители озорника вставляли их за свои деньги.
По воскресеньям (тогда был только один выходной) во дворе звонили пилы и стучали топоры. До 1955 года в домах было печное отопление. Я тоже помогала родителям, часто пилила дрова с папой. Дрова хранились во дворе и занимали большую его часть. Летом, когда их было мало и не было ещё куплено на следующую зиму, мы играли в этих оставшихся брёвнах: делали в них пещеры, ходы. Фантазии хватало у всех. Бывало и озорничали. Была такая игра в фантики. Подбирали обёртки от конфет, начиняли их землёй, придавали форму конфеты и подбрасывали прохожим. Иногда кто-то из прохожих и подбирал ложную конфетку. А мы смотрели из-за угла и хохотали. Время было голодное, судить никого нельзя. Игрушек у моего поколения, особенно в самые первые послевоенные годы практически не было. В игры шло всё. Но мячи всё же были. Помгю, кто-то сделал для нас ходули (деревянные высокие палки со ступенькой для ноги) и мы обучились ходить на этих палках. Помню, у кого-то были самокаты, и только немного позже появились велосипеды, а зимой коньки и лыжи.
С коньками в зимние каникулы мы ездили на катки. Наш класс любил каток, который заливали на Масляном лугу в ЦПКиО им. Кирова. А на лыжах катались и по нашей 2 линии и по Большому проспекту.
Снегу в те годы было много, и мы катались по снежным газонам. На память о моём дворовом детстве остались у мен фотографии моих подруг, участников совместных игр. А снимал нас отец Нины Савичевой. Он работал фотографом в ателье в одном из домов по 7 линии, который пошёл впоследствии на снос из-за строительства метро «Василеостровская». Семья Нины не имела никакого отношения к Тане Савичевой (в то время мы о Тане ничего не знали). Нина росла с отцом и бабушкой. Мои подруги Лена и Галя, сёстры, росли без отца, отец Аллы Васильевой пришёл с войны калекой. В семье Константиновых было 4 детей, и тоже росли без отца. В каждой семье были потери, но почти в каждой семье было 2-3 детей. Помню, с моих родителей брали налог на малодетность, не брали его только с трёхдетной семьи.
С упомянутых мной фотографий смотрят улыбающиеся лица моих подруг. Заботы были у наших родителей, а мы радовались жизни, у нас было будущее: мы знали, что выучимся, будем работать и купим себе, что захотим. Каждый из нас пошёл своим путём, но наше «дворовое братство» дало нам жизненный импульс на всю жизнь. Среди нас не было эгоистов. Мы учились и играли в коллективе, в котором совместно переживали и печали , и радости. Для нас не было хуже наказания, чем когда тебе не разрешали играть во дворе. У детей моего поколения дома не было телевизоров, ни тем более дорогих игр, книги в основном брали в библиотеке. Но зато нам была доступна радость общения, которая осталась со мной на всю жизнь.
Играя во дворе со своими сверстниками, многие дети были отвлечены от семейных проблем взрослых. А проблемы были у всех. Я уже не говорю о денежных недостатках. Была ещё одна серьёзная проблема, доставшаяся нам от войны. Взаимоотношения мужчин и женщин. Помню одну молодую женщину, которая привезла с войны сына. Его звали Юркой. Он был обузой для матери, которая так замуж и не вышла. Её сын, можно сказать, жил во дворе. Он был хулиганистый парень, и только служба в армии спасла его от криминала. Он потом женился, остался в армии сержантом и жил с женой и дочкой Юлией на Севере. Мать часто ездила к нему и с восторгом рассказывала о своей внучке. На неё она перенесла любовь, которую не получил её сын.
Другая семейная драма. Мать моих подруг Гали и Лены потеряла мужа в войну и одна воспитывала детей. Работала она в онкологической клинике операционной сестрой на Каменном острове в каком-то лечебном учреждении. Помню, мы (я и её дети) летом езили на этот замечательный остров, купались в пруду, и она иногда приносила нам чего-нибудь вкусненькое. Эта женщина полюбила одного врача и забеременела от него. Она рассчитывала на семейную жизнь с ним, так как он был холостой. Но его родители запретили ему жениться. Аборты тогда были запрещены, и ей пришлось родить. И опять была девочка. Мама рассказывала, что этот врач материально помогал ей. Мы всем двором нянчили этого ребёнка. Гале и Лене было по 11-13 лет, они самостоятельно вели хозяйство, так как мать всё время была на работе. Впоследствии эта третья дочка была опорой матери в старости.
И ещё одна драма у меня на памяти. В войну одна жительница нашего дома сделала криминальный аборт и умерла, оставив дочь школьницу. Забеременела она от любовника-военного, а муж служил на Севере. Девочку отдали в детдом, а после войны вернулся её отец и забрал дочь. Об этом мне рассказывала мама. Она жалела эту девочку, которой потом пришлось жить с мачехой.
Самая большая беда моего поколения была безотцовщина. Большинство моих подруг росли только с матерями и знали нужду во всём. Помню мать ещё двух моих товарищей, которая вязала по ночам кофты, свитера, так как днём она работала, и продавала или нашим соседям, или по воскресеньям ездила на барахолку. Кстати, там мы тоже одевались, хотя в этой торговле было очень много обмана. В руки тебе дают посмотреть хорошую вещь, а домой частенько приносили не то, как-то они умели задурманить голову. Одеты все мы были плохо, это видно и на фотографиях. У меня было одно пальто на все сезоны, зимой в него подшивалась вата.
На школьную форму (платье) обязательно носили нарукавники, чтобы не продирались локти. Все штопали носки. И у некоторых моих подруг получалась художественная штопка, чем не могла похвастаться я.
Как я уже упоминала, почти все мамы работали. Не работала только моя мама и мама двух девочек Лили и Ани. У тёти Сони, как и у моей мамы, после войны родилась вторая дочка. И у неё тоже был муж. Мы и дружили семьями. Аня и Лиля жили в барской Киселёвской квартире на 3-ем этаже лицевого флигеля. Мы все знали про А.П.Киселёва, так как учились по его учебникам. Из жильцов этой квартиры я была также знакома с сестрой тёти Сони – тётей Лилей, которая Киселёву приходилась какой-то родственницей. И ещё в этой квартире жила тётя Лёля (Ольга) с сыном Николаем. Он был старше меня лет на 7-8 и учился в военном училище. Уже много лет спустя Николай Владимирович рассказал мне, что он является правнуком А. П.Киселёва и помнит своего знаменитого предка.. Тётя Лёля, его мать, была женой внука Киселёва – Владимира, а сам Владимир после войны оставил семью и жил отдельно.
Моя мама тоже дружила с тётей Лёлей. Я была вхожа в эту квартиру, меня всегда поражало богатство внутреннего убранства, камины, кафельные полы, большие окна и пр. Как мне недавно рассказал Николай Владимирович, после войны Ленинградский исполком наложил бронь на квартиру, то есть квартира не подлежала уплотнению. Но оставшиеся члены семьи Киселёвых решили перестраховаться т прописали и пустили жить родственников. Так, в этой квартире и поселилась тётя Соня с мужем и двумя детьми.
В начале 21 века от семьи Киселёвых остался жить в родовом гнезде, которое начало существовать с 1910 года, покупки всего дома А.П.Киселёвым, только его правнук Николай Владимирович со своей женой. Живёт он в центральных двух комнатах. Другие правнуки живут тоже на Васильевском острове, а кто за границей.
Мой дом знаменит ещё и двумя художниками, проживавшими в нём в разное время. Если войти в передний двор со стороны 2 линии, то над крышей правого бокового флигеля видна стеклянная мансарда. Она была построена уже после строительства джома и служила мастерской для Елены Андреевны Киселёвой, дочери математика. Художница была ученицей знаменитого Репина. Эта мастерская и была построена в период 1910-1917 гг. Если учебники Киселёва были известны всем, то картины его дочери не попали в Россию. Она вышла замуж за серба и уехала в Югославию и…. картины потерялись. Ни Киселева, ни его дочери увидеть мне не пришлось, но зато в годы моего детства в этой мансарде творил другой художник по фамилии Блинков, которого я видела. За картину -диараму «Штурм Зимнего» он совместно с двумя другими соавторами был удостоен какой-то премии. Картина оказалась ложной, так как никакого штурма Зимнего не было. Какие очевидцы дали материал художнику?
Я видела его картину в Эрмитаже. Во дворе его почему-то звали по фамилии. В квартире художника побывать мне не пришлось, но зато я часто видела его на прогулках с собакой (борзой). Почему я его запомнила именно таким? Да потому что в доме больше собак не было. Он был к тому же ещё и охотник, потому и держал собаку. Хочу отметить тот факт, что гуляя с собакой, Блинков держал в руке лопаточку. Для чего, понятно. Вот такая культура поведения была у ленинградцев.
Недостаток хорошей пищи, хорошей одежды, отсутствие игрушек и игр компенсировались добрым отношением большинства жителей нашего дома к нам, детям нашего двора. Нам мог сделать замечание любой из взрослых и никогда не было обиды. Мы знали всех родителей, а родители знали всех нас. Когда был чей-нибудь день рождения, то старались приглашать большинство ребят.
Немного о нашем летнем отдыхе. До начала 50-х годов я не слышала ничего о пионерских лагерях, и большинство детей оставались в городе, как и я. И только упомянутые уже мной Галя и Лена на лето уезжали к бабушке в деревню. Я очень завидовала им, мне тоже хотелось в деревню. И моей деревней стали Озерки и ЦПКиО им. Кирова. В погожие деньки мама собирала еду, питьё и мы ехали в Озерки. Помню, туда тогда ходил трамвай № 21. В нашу компанию, помимо нас с братом и тёти Сони с дочерьми, входили и другие дети. Мама под свою ответственность брала чужих детей, чьи мамы работали. В Озерках я научилась плавать, было мне 11 лет. Мама надувала на воде наволочку, образовывался воздушный пузырь, внизу его завязывала и вместо резинового круга, держась руками, плавали. Сначала держались обеими руками, потом одной, а потом и без неё. Мама у меня всегда была изобретательна. А какие она ёлочные игрушки из бумаги и картона делала. Жалею, что ни одну не сохранила. Любимая мамина поговорка была «Голь на выдумки хитра». И чтобы покончить с темой купания, приведу факт из моей уже взрослой жизни. Как-то встретила я Аллу Васильеву, свою дворовую подругу. Поговорили о том, о сём, и вдруг она произносит фразу: «А я помню, как твоя мама брала нас с братом в Озерки». Бальзам на душу! Так что ничего не забылось.
В ЦПКиО мы с братом стали ездить, когда я стала уже побольше. Или с мамой, или одни мы целый день гуляли по парку, купались и объедались пышками. Первая в городе машина по выпечке пышек появилась в ЦПКиО. Павильон располагался недалеко от моста, по которому мы входили в парк. И было интересно наблюдать за работой этой чудо - машины. Пышки тогда были очень дешёвые, всегда стояла очередь за ними.
В последние школьные годы мои родители стали снимать дачу на Карельском перешейке. Но это тема уже другого повествования. И, чтобы покончить с детскими развлечениями, остановлюсь ещё на одном месте наших игр. На углу Большого проспекта Васильевского острова и 4 линии с незапамятных времён и до сих пор есть возвышенное место. Мы называли это место «горка». Пошли на горку, был на горке и т.д. – эти фразы были понятны всем ребятам ближайшей округи. Зимой катались с горки на лыжах, санках, а чаще на ногах на катке. Заливалась водой полоса, а по ней, когда она замерзала, катались на ногах. Это катание было самым привлекательным развлечением. Бывало составлялся целый поезд из ребят, и с шумом все съезжали с «горки». Летом около горки устанавливался турник и мы «висели» на нём, держась только ногами и раскачивались. Сколько синяков и шишек я набивала. Но особенно меня мучили коленки, они еле успевали заживать после очередного падения.
Беззаботные детские годы кончились, паступало отрочество, я стала взрослеть и двор всё меньше и меньше занимал меня. Во дворе стало играть уже следующее поколение. А меня потянуло к книгам, к учёбе.
Нашей семейной библиотекой всегда была библиотека им. Л.Н.Толстого (Большой проспект, 10). В неё до войны ходила бабушка, потом мама, а когда я подросла, то и я. И посещала её до 1976 года, пока не уехала с Васильевского острова.
Библиотека располагалась в старинном особняке, в котором в хорошем состоянии были и стены, и двери, и полы, и мебель. Порядок в ней был идеальный. Был свободный доступ к книжным полкам. Читала я в основном классиков и серию «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ). Чтение охватило меня с такой же страстью, как когда-то наш двор. Брала я ещё книги и в школьной библиотеке, и в нашем доме тоже была небольшая библиотека. Со 2 линии был вход в небольшую комнату (раньше был, наверное, небольшой магазинчик), которая играла роль «красного уголка». В ней было несколько полок с книгами, стоял стол с журналами и газетами и лежали шашки и домино.
С библиотекой Л.Н.Толстого у меня связана одна загадка. Когда я её посещала, то спрашивала у работающих там сотрудников, кто жил в этом доме до революции. И в ответ слышала: «Генерал Игнатьев, написавший книгу «50 лет в строю». Другой версии не было. И вот совсем недавно узнаю, что последние владельцы – семья Голубевых, а дом построил архитектор Гедике, с правнучкой которого я училась в одном классе в 21 школе.
Последние данные достоверны, а откуда взялся генерал Игнатьев, не знаю?
А моя личная библиотека началась с 4-томника М.Ю.Лермонтова, который мне подарил папа на моё первое десятилетие в 1949 году. Он и сейчас стоит на полке книжного шкафа. В 1954 г . началось совместное обучение девочек и мальчиков. Для нашего микрорайона была выбрана школа № 24 на Среднем проспекте. В ней я проучилась последние два школьных года. Как ни странно, у меня очень мало осталось воспоминаний об этом периоде моей жизни. Я вспоминала свою 21-ю и очень страдала. В 1956 г . я получила аттестат зрелости. Помню выпускной вечер, белая ночь. А ещё мы собирались своим 10 «В» классом в квартире у Владимира Россоловича. Я помню отдельных учеников нашего класса. А когда слышу или вспоминаю имена и фамилии девочек, то часто путаю, в какой школе я с ней училась, в 21-ой или 24-й.
Названные мной школы до сих пор учат детей Васильевского острова.
До сих пор моё повествование касалось жизни вне семьи. И теперь я хочу подробнее остановиться на жизни семьи, в которой родились я и мой брат Саша.
Адрес, по которому мы жили, считался « линия, дом 29, кв. 35, но мы жили в заднем флигеле, который выходил на Соловьёвский переулок. И окна нашей квартиры смотрели на этот переулок. В этом флигеле было 5 квартир. Но они очень отличались от квартир флигелей переднего двора. Этот флигель, скорее всего, не предназначался для жилья и был переделан под него (не знаю в какие годы).
Когда мой прадед с семьёй приехал сюда в 1914 году, он арендовал у владельца дома А.П.Киселёва весь флигель. Семья жила во 2-м этаже, как бы в двух квартирах. На 1-м этаже у прадеда была какая-то мастерская. В остальных помещениях были прачечная и дровяные сараи. При советской власти наша семья осталась в трёхкомнатной квартире 3 35, на 2-м этаже. Во всех остальных помещениях поселились жильцы. Прачечная в мою бытность ещё была. Как я уже писала, третью комнату (около 15 кв. м ) занял другой человек, а мы с родителями и братом, вчетвером, занимали две комнаты, расположенные рядом: 19 и 9 кв. м . Квартира имела 9 окон, даже в коридоре было два окна, и потому всегда была холодной. Помню постоянные наледи на окнах коридора. На наши две комнаты была одна печь, тепло было только около неё. У родителей много денег уходило на покупку дров, а мы мёрзли. Зимы в послевоенные годы стояли суровые, в кранах замерзала вода. Помню, с мамой носили в вёдрах воду из прачечной.
Вскоре после войны в город пошёл газ и первое время мы платили за него по счётчику. Помню, большой круглый счётчик для газа висел в кухне.
В первые 2-3 года жизни моего брата к нам приезжала молочница Нина из Красного Села. Помимо нас, у неё ещё были покупатели. Мама ей всегда отдавала картофельные очистки. Были ещё очень хорошие молочные кухни для грудничков. К одной такой была прикреплена наша семья. Достаток семьи был очень скромный. Благодаря экономному ведению хозяйства нашей мамой, мы были сыты. Скромный обед всегда ждал на столе, когда мы приходили из школы. Большим подспорьем в нашем бюджете были грибы. Их собирал отец. Солёные, сухие, маринованные заменяли нам мясо и рыбу. Папины и мамины знакомые часто заходили в гости и всегда с удовольствием отведывали папиных грибков. Грибы спасли нас в послевоенное тяжёлое время и в дальнейшем всегда украшали наш стол. Работал в семье один отец, а иждивенцев трое. Когда выпадала возможность, отец часто ездил в командировки. Помню, это были поездки в Березники (Урал) и Калуш (Западная Украина). Сам он жил на командировочные, иногда ещё и экономил на них, а зарплата шла семье. Я на всю жизнь запомнила два числа: «4» и «19». Это были дни папиных получек, когда нам с братом покупались сладости. Кроме этих дней были и общегосударственные праздники. На Новый год мы видели мандарины, на 1 мая и 7 ноября – красную икру. Продукты покупали в основном в магазинах, расположенных недалеко от дома: на Среднем проспекте, магазин № 19 и магазин № 42, и рядом между ними была булочная, угол которой выходил на Соловьёвский переулок. Молочные продукты тоже были рядом, на 2 линии был подвальный магазинчик, который все называли «Молокосоюз». Ещё помню на многих углах, особенно весной продавались китайские орехи «арахис» и, конечно, невская корюшка, запахом от которой забивались все уголки нашего Васильевского острова. Ранней весной был дефицит молочных продуктов, хотя с 15 апреля всегда снижались на них цены. Яйцо весной тоже не всегда было. Помню в раннем детстве мама делала нам «гоголь-моголь» - яйца взбитые с сахаром. На рынке мы покупали клюкву, яблоки и снетки. Засушенная маленькая рыбка хорошо шла в суп. Варила мама часто и кислые щи.
Я почему так подробно останавливаюсь на этих, казалось бы мелочах. Да, в обустроенной, сытой жизни это мелочи. Но в послевоенные годы в семьях, подобно нашей, накормить семью была проблема № 1. Другой проблемой было – одеть. К счастью, маме удалось сохранить швейую машину «Зингер». Она брала её с собой в эвакуацию. И эта машина спасла нас от наготы. Мама шила, перешивала и нам, и некоторым своим знакомым. Покупали дешёвые ткани, и я всегда дома и летом на улице была в сшитых мамой платьицах. На Новый год нам покупались подарки типа тапочек, рукавичек, детских рубашечек. Вязать мама не умела, но она носки и рукавицы нам шила из старых шерстяных вещей, которые попадали ей в руки от её знакомых. Взаимопомощь и взаимовыручка тогда была нормой жизни.
Мама никогда не занимала денег в долг. Она говорила: «Надо жить на то, что имеешь», «Возьмёшь – отдавать надо». Если бы мама работала (у неё была хорошая специальность, и её на работу приглашали), нам, конечно, было бы жить легче. Но так сложилась жизнь. Брат очень болел, да и она сама долго не могла справиться после родов, после перенесённой блокады. После войны она стала гипертоником, потом сердечницей. Вспоминаются постоянные неотложки, больницы. Но в детстве я была так занята своими проблемами, что я мало внимания уделяла маме. Она в основном была с братишкой, лечила, делала с ним школьные уроки. Это не значит, что она любила меня меньше. Она была рада моему весёлому детству, которое было сокращено страшной войной. Я не помню, чтобы она ругала меня и брата за разорванные чулки, штаны и пр. Всё это быстро зашивалось, стиралось и никаких упрёков. У меня были очень хорошие родители. Отец и мать были честны, порядочны и по отношению к детям и между собой. Покупали всё сообща. В первую очередь, кому необходимо. Мой отец всё отдавал семье: жене зарплату, детям своё свободное время. Отец приучил нас читать газеты, играл с нами в шахматы и шашки, ходил с братом на каток и стадион. Сам одевался очень скромно, не курил, не пил. Жизнь моих родителей война поделила как бы пополам. Перед самой войной в семье был хороший достаток, после войны – всё с нуля.
Они не сломились, сохранили семью и стали для нас с братом образцовым примером. Выросшие оба в семьях без одного родителя, они с детства познали, что это такое. Нет слов, чтобы оценить жизнь моих отца и мать. Это была жизнь, преданная семье, детям, а потом и внуку. Они и в мир иной ушли друг за другом, в теченрие полугода. Прошло уже много лет, как их нет, но память часто возвращает меня в ту жизнь, в которой мы были вместе. Мой брат Саша был моложе меня на 7 лет. В эти семь лет уместилась страшная война, во время которой он не жил, но она наложила свой отпечаток на всю его дальнейшую жизнь. Родившись от матери-блокадницы, он имел слабое здоровье. Он был любимцем в нашей семье. Красивой наружности и с хорошим характером – этим он прельщал и взрослых и детей. Мы с братом были очень дружны. Уже когда он стал школьником, нам брали билеты в театр на зимние школьные каникулы. В Маринке мы прослушали и оперы Римского-Корсакова, и посмотрели билеты Чайковского. Часто мы сидели в царской ложе; билеты даже в ней были доступны. Ну, а первую оперу в своей жизни «Русалка» Даргомыжского я услышала в исполнении оперной труппы Дворца культуры им. С.М.Кирова. Этот дворец был центром массового досуга василеостровцев. Уже в свои девичьи годы я обучалась в нём и бальным танцам и шитью.
А в первые послевоенные годы мы всей семьёй ходили в кино, в наш любимый кинотеатр «Балтика» («Форум»). Было это обычно в воскресенье. Из детских фильмов помню «Первоклассницу». В зимние каникулы мы с братом также ходили по различным «Ёлкам», катались на лыжах. Часто ездили кататься в наш любимый ЦПК и О.
Ещё любили в нашей семье музыку. Папа рассказывал, что в детстве пел в церковном хоре. Он всегда что-нибудь подпевал и вообще был очень жизнерадостный человек. В доме был радиоприёмник, и мы часто вечерами слушали по нему передачи художественного чтения, и музыкальные. Я даже уроки часто делала под музыку любовь к классической музыке у меня зародилась именно с радиопередач. Я, как губка, впитывала в себя интересную информацию, передаваемую по радио. И, однажды, эта информация мне очень пригодилась в жизни.
Первого августа 1956 года я должна была держать вступительный экзамен по сочинению в ВУЗ, а 31 июля вечером по радио, готовясь к экзамену, краем уха слушала передачу про синхрофазотроны и прочие различные устройства. На экзамене прочитали три темы сочинений. Две – по произведениям классиков, и одна вольная «Радостно сознавать себя гражданином страны, в которой наука занимает преобладающее (ведущее) место» (И.П.Павлов). Я была в ужасе, о чём писать, что выбрать. А педагог, видя нашу растерянность, подсказала: «Пишите о развитии науки в нашей стране». И я сразу вспомнила передачу о «синхрофазотронах». И у меня в памяти всплыли все эти трудные слова. За моё сочинение мне поставили «5» и даже очень похвалили.
А пока вернусь в своё детство. Как Вы думаете, где чаще всего встречались жители Васильевского острова, причём один раз в неделю. Ответ: в бане! На углу 5 линии и Среднего проспекта была баня, в которой, мылясь наша семья. Тогда в наших домах не было горячей воды, не было ванн, и – шли в баню. Народу в бане всегда было много, особенно в женских классах. Очередь занимали рано, чтобы успеть помыться вечером. А после бани помню, мама покупала нам с братом (он долго ребёнком ходил в женский класс) большую кружку клюквенного кваса *а не морса). Мне он показался таким вкусным, да и стоил очень дёшево.
Таков был нехитрый быт семей, живших в 40-50-е годы 20 столетия.Жизни многих семей были схожи в то время. У всех был недостаток во всём. Уровень жизни был примерно одинаков. Вся жизнь, как и в деревне, была на виду у всех. Взрослые знали всех детей, дети – взрослых. Сейчас, спустя полвека, всё изменилось. Дети не играют во дворе в общие игры (в большинстве), взрослые тоже не общаются друг с другом, живущие даже рядом. Телевизоры, компьютеры и пр. техника заменяли общение людей, детей. Что будет ещё через 50 лет? Трудно предугадать.
Промчались «школьные годы чудесные», наступила юность. Я поступила в ВУЗ, который находился на Петроградской стороне. Тут же было и место моей первой работы. Мои подруги и по двору и по школе тоже учились , работали и жили по разным районам города. Но по-прежнему, на Васильевском острове находился мой дом и по-прежнему, идя с занятий, или позже с работы, я шла по нашему двору; посещала библиотеку им. Л.Н.Толстого и иногда гуляла уже с кавалерами по набережной Большой Невы. В молодые годы появилось много забот в моей жизни и свободного времени оставалось мало. Закончил школу № 24 и физико-механический техникум мой брат. Мама стала очень много болеть; года здоровья не прибавляли. Я вышла замуж и вскоре новый василеостровец появился в нашей квартире, мой сын Серёжа. И у же с ним я гуляла в моих любимых: Соловьёвском и Академическом садиках. Ходили мы с ним и на «горку». Моими друзьями по прогулкам стали такие же, как и я, мамаши со своими ребятишками. Но дети теперь уже были с велосипедами, хорошими игрушками. А я вспоминала своё «босоногое» детство и ничуть не завидовала этим детям. Иногда я встречала и своих одноклассников со своими детьми.
Мои новые подруги уехали с Васильевского острова. В городе началось освоение новых районов, и некоторые получали в них новое жильё. Ушли из жизни упомянутые мною тётя Соня, её сестра тётя Лёля. Они все были мамиными подругами. Мои друзья тоже потихоньку разъезжались.
В 1975 г . я потеряла маму, вслед за ней отца. Так получилось, что вскоре я получила новое жильё в одном из новых районов. Мне жаль было расставаться с Васильевским островом. Но не жаль с квартирой, в которой последние годы происходили ужасные ссоры. Моя мамочка прожила в этих стенах почти всю жизнь (61 год) и умерла в ней; отец прожил в ней 45 лет. Оставшиеся брату комнаты были обменены на однокомнатную квартиру в новом районе. Итак, наша семья покинула родной угол практически в «одночастье». Но посещение Васильевского острова нашей семьёй продолжалось и продолжается до сих пор. Брат работал на заводе Калинина, сын учился и теперь преподаёт в Университете. Брат со своей женой познакомился на танцах в Мраморном зале Дворца культуры им. Кирова, а мать его жены когда-то была василеостровкой. И когда я встречаю человека и узнаю, что он жил, или живёт на Васильевском острове, я всегда поживаю ему (ей) руку, и говорю: «А я Ваша василеостровская родня».
Я часто бываю на Васильевском острове, навещаю и свой дом; чужие лица попадаются мне навстречу. И только на фасаде третьего этажа есть несколько окон, на мкоторые я люблю смотреть: там живёт Николай Владимирович Киселёв, правнук знаменитого Киселёва. Пожалуй, он самый старый житель этого, моего дома.. Скоро ему исполнится 100 лет. И, если доживу, приеду, поклонюсь ему и скажу:»Здравствуцю, мой родной дом» т поблагодарю судьбу за то, что я прожила в нём 37 лет жизни.
А моя 2 линия очень преобразилась, стала почти правительственной, говорят, что сам президент Путин купил на этой линии квартиру.
Я вспоминаю эту улицу, между 2 и 3 линией, тихой, по которой редко проезжали машины, но зато на ней всегда можно видеть ватаги ребятишек, которые летом весело скакали у домов мили через верёвочку, или на асфальте по разрисованным квадратам; а зимой катались по сугробам на санках и лыжах. На этом я заканчиваю свои воспоминания, которые я назвала записками, ибо это куски воспоминаний, вырванные из жизни.
Весна 2004 года.
Васильевский мой район,
Вторая линия на нём (на карте)
А рядом с линией два сада
Для взрослых и детей отрада.
Нева недалеко течёт,
На берег каждого влечёт
Большой проспект, и на нём горка,
А дальше рынок и собор
Блестящий вид, хорош обзор
Невдалеке и Средний виден,
И «кирка» и «Таратин» магазин
Дальше идут дома, все как один
За Средним Малый также виден,
Потом опять река.
А если посмотреть на небо,
На нём все облака.
Мой милый остров, край родимый,
Влечёшь меня к себе всегда,
Любовь моя к тебе неугасима,
И думаю, что это чувство навсегда.
****
Василеостровский мой район
На одноимённом острове расположён
Вторая линия на нём,
С Невою рядом есть два сада:
Для взрослых и детей отрада.
Большой проспект, а на нём горка,
А дальше рынок и собор,
Хороший всё-таки обзор
Недалеко и Средний виден, И «кирха» и «Таратин» магазин
Затем идут дома, все, как один
За Средним Малый пролегает
Потом опять река
А если посмотреть на небо, то всюду облака
Мой милый остров, край родимый,
Влечёт меня к тебе всегда
Любовь моя к тебе неугасима,
Ведь это Родина моя.
----------
Комментариев нет:
Отправить комментарий